Человек, снявший "Иллюзиониста" и "Стрелочника", вдруг объявил, что его следующий фильм будет романтической историей любви, да еще с русскоязычным главным героем. В интервью РИА Новости Йос Стеллинг объяснил, почему актерам лучше не понимать друг друга, а режиссеру важнее находиться в монтажной, чем на съемочной площадке. Беседовала Ольга Гринкруг.
- Герои ваших прежних фильмов крайне немногословны. В "Девушке и смерти" говорят постоянно, да еще на разных языках. Что случилось, почему их - и вас - прорвало?
- Действительно, действие у меня происходит в отеле, где полно немцев, русских, голландцев и итальянцев. В Восточной Германии, под Лейпцигом, нашлась вполне аутентичная гостиница, и в ней мы снимаем. Главный герой, Николай, путешествует из Москвы в Париж, и сталкивается с живущей при отеле куртизанкой по имени Нина. Ее играет Рената Литвинова, его - Леонид Бичевин, они оба русские, но он просвещенный человек, бывал во Франции, и с возлюбленной - это голландская актриса Сильвия Хукс - общается по-французски. Французский у меня - язык любовных сцен, а заодно - язык меланхолии и ностальгии. Остальные болтают кто на чем горазд, и, разумеется, не понимают друг друга.
- На съемочной площадке тоже получается натуральный Вавилон?
- Не совсем: я немного говорю по-немецки, Леонид с Ренатой пытаются изъясняться по-английски, в конце концов, имеется переводчик. Но все, конечно, делается очень долго. С другой стороны, мне нравится, когда людям не удается общаться при помощи слов - им приходится изобретать новые способы договариваться между собой, какой-то язык жестов. Мы с Маковецким, например, к концу "Душки" научились понимать друг друга без слов. А иначе выходит слишком много лишних разговоров, мешающих подтекстов, внимание отвлекатеся от главного - от фильма. Меня лично интересует прежде всего киноязык.
- У ваших романтических героев литературное происхождение?
- Кое в чем - безусловно. Во всей истории есть чеховский аромат, да еще Пушкин принимает в ней прямое участие: томик его любовной лирики, который герои передают друг другу, приобретает символическое значение. Ну и, конечно, романтические тексты того периода, о котором идет речь. Мне очень импонирует меланхолический склад мысли, свойственный русским. У нас в Голландии люди чураются широких душевных движений, у русских же все наоборот. Героиня Ренаты Литвиновой, к примеру, то и дело совершает резкие жесты. У любого другого режиссера то, что она делает, считалось бы переигрыванием, но это соответствует характеру персонажа.
- И все равно что-то не складывается: романтика, платья с турнюрами, как из этого набора может выйти фильм Йоса Стеллинга?
- Разумеется, наряды того периода - только предлог, тем более, что периоды охватываются самые разные: действие начинается в 1950-х, заканчивается тоже в 1950-х, в какой-то момент совсем старый Николай возвращается на место событий, имевших место в конце XIX века, а в одном из эпизодов герои устраивают бал-маскарад и переодеваются в костюмы XVIII века… В общем, я снимаю не настоящий исторический фильм. Мне важно скорее ощущение эпохи - и возможность игры со временем. Ведь кино - единственный вид искусства, где такая игра возможна. Ну а персонажи у меня совершенно архетипические: юная прекрасная девушка, молодой влюбленный, похотливый богатый старик. От времени они не зависят - но и интерес мой не в них, а в пространстве между ними. В искусстве, как в шахматах, все самое важное происходит в промежутках. Мой фильм - про ненависть, месть, любовь и желание, про положения, а не про персонажей. Я всегда привожу один пример: на Северном полюсе - очень холодно, на Южном полюсе - очень холодно, ни там, ни там жить нельзя, но именно они скрепляют собой земной шар. А искусство - обо всем, что между полюсами. Обо всем, чего нет, но что нужно добыть; о том, как примирить любовь со смертью. Звучит запутанно, согласен. Но если бы мою историю получалось рассказать просто, к чему было бы снимать по ней фильм? А что до романтики - знаете, "Душка" и "Иллюзионист" тоже по-своему романтические истории, это ведь кино про притяжение между людьми.
- Персонажи придуманы специально под актеров? Как вы вообще остановились именно на этих кандидатурах?
- Героиню Ренаты я придумал до нашего знакомства. Но в итоге ее пришлось несколько видоизменить, и теперь это скорее Рената, чем Нина.
- А Бичевин?
- О, это замечательный артист! Я очень хорошо помню, как мы в первый раз встречались - я ждал его в московском кафе, он, разумеется, опаздывал (в Москве все опаздывают!). Я сидел за столиком и внимательно смотрел на каждого, кто открывал дверь – ведь шанс впервые увидеть актера выдается только один, другой возможности не будет, и надо максимально сконцентрироваться. Люди входили один за другим, и я думал про себя: "Господи, только не этот!", "И не этот!". А потом вошел Леонид, и я подумал: "Хоть бы он!".
Остальная команда у меня старая: оператор снял со мной уже шесть фильмов и года два участвовал в подготовке ”Девушки и смерти», с арт-директором мы вместе 40 лет, гримера знаю сколько себя помню. Это лучшие люди в Голландии. Кино - командная игра, как футбол. Все - и техники, и актеры - предлагают, как лучше донести идею.
- То есть, актеры импровизируют?
- Только на репетициях, на съемках импровизировать - очень дорого.
- Вы на пленку снимаете?
- Что вы, нет, конечно! У нас замечательная цифровая камера RED. Вся эта 35-миллиметровая романтика с запахом целлулоида давно отмерла, и я по ней даже не скучаю. Раньше ты мог увидеть, что удалось наснимать, только через два дня - пленку надо было везти в лабораторию, проявлять, потом просматривать. Теперь результат дневной работы оказывается перед глазами в тот же вечер. Вообще все в сто раз удобнее, особенно на монтаже. Ведь фильм - это прежде всего сценарий и монтаж. Монтировать - все равно что ходить босиком по траве: можно спокойно сидеть и думать, никто тебя не трогает. Не то что во время съемок: съемки - сплошные проблемы и ссоры, голова перестает работать. Дальше наступает ужасный момент, когда ты впервые видишь отснятый материал, где нет ни звука, ни эмоций, одни картинки. И вот этот кошмар ты с помощью монтажа выталкиваешь с земли в воздух.
